Любовь, только любовь - Страница 4

Хрустя неожиданно доставшимся печеньем, они столь же неожиданно очутились в огромном зале, куда внесла их шумно гомонящая толпа. Зал показался Катрин верхом великолепия. В жизни она не видела ничего чудеснее пестротканых, переливающихся золотом гобеленов, которыми были завешаны стены. С них глядели дамы-красавицы в блестящих платьях, они гуляли по лугам, усеянным цветами, держали на поводке белоснежных собак, слушали музыку под балдахинами с золотой бахромой. В глубине комнаты белел огромный, резного мрамора камин, рядом с ним на постаменте стояла кровать с пологом из лилового бархата с золоченой сеткой, к ней вели три широкие ступени. В изголовье кровати красовались гербы Гюйенни и Бургундии. Вдоль всех стен, ослепляя и радуя взгляд радужным переливчатым сиянием, тянулись невысокие полки с вазами, чеканными кубками, изукрашенными сверкающими драгоценными камнями, с кувшинами и бокалами из венецианского стекла. Любуясь невиданными сокровищами, глаза Катрин сияли, как звезды, но налюбоваться всласть она не смогла: вся эта красота служила декорацией для весьма трагической сцены.

Двое мужчин стояли у резного камина: в одном Катрин узнала герцога Бургундского, в другом – его сына Филиппа, графа Шароле. Они частенько проходили мимо окон их дома, но она никогда не видела их так близко. Грозный Иоанн Бесстрашный прочно стоял на коротковатых ногах, бесстрастно глядел перед собой глазами навыкате. В происходящем он играл главную роль, это чувствовалось. В бесстрастии этого человека было что-то от бесстрастия судьбы.

Филипп, граф Шароле, не походил на отца. Семнадцать лет было этому стройному высокому блондину с горделивой посадкой головы и столь же горделивым взглядом, с насмешливым тонким ртом и тонкими чертами лица. В своем зеленом, расшитом серебром камзоле он почтительно держался позади своего отца. Взгляд Катрин задержался на Филиппе, она отдала должное его красоте и изяществу. Возле бургундцев стоял еще тучный юноша лет шестнадцати-семнадцати в пышном багрово-алом платье, в черном с белым плаще и со сверкающей золотой перевязью через плечо. Дрожащим голосом, злобно и обиженно, он говорил что-то герцогу Бургундскому. Бессильная злоба и гнев кривили пухлые мальчишеские губы. Указав на него, Ландри шепнул Катрин, что это и есть дофин, Людовик Гюйеннский.

Они и были центром разыгравшейся драмы. Ценой немалых усилий мятежники не подпускали к ним рвущихся на подмогу дофину вельмож, израненных, кровоточащих, но сражающихся с той же доблестью. Получивший удар кинжалом дворянин упал на черно-белый мраморный пол и, не в силах подняться, медленно истекал кровью. Как разителен был контраст между нарочитым бесстрастием двух бургиньонов, свирепой яростью бунтовщиков и слезами дофина, который теперь умоляюще протягивал руки к герцогу. В первых рядах сражающихся Катрин увидела Кабоша: в белом колпаке, в промокшей от пота рубашке, он яростно рубился, тогда как его соратник – еще один контраст, – одетый в черное Пьер Кошон, сдержанно стоял в стороне. Взглянув на него, Катрин почувствовала веяние смерти.

Сражение продолжалось с неубывающей яростью. Мятежники хватали дворян, вязали их и тащили на улицу. Два бунтовщика схватили юношу, совсем мальчика, лет шестнадцати, не больше. Его загораживала от нападающих молоденькая женщина, а юноша осторожно отстранял ее. Несмотря на тяжелое золотисто-коричневое платье, несмотря на высокий рогатый головной убор из белого муслина, было видно, что хорошенькая черноволосая женщина вряд ли намного старше мальчика, которого она защищала. Она плакала, цеплялась за него и умоляла горожан пощадить его. Бунтовщики уже протянули к ней руки, чтобы оторвать от пленника, но тут дофин выхватил шпагу из ножен и одного за другим убил обоих негодяев, готовых дерзнуть и прикоснуться к его супруге. И вновь повернулся к Иоанну Бесстрашному, нацелив на него окровавленную шпагу.

– Вы низки, мой кузен, позволяя бунтовщикам так обращаться с моей женой, а вашей дочерью! Вы разожгли мятеж и не смеете отрицать этого. Я вижу на мятежниках цвета вашего дома! И я запомню вам этот бунт, удача не всегда будет на вашей стороне!

Филипп, граф Шароле, вытащивший шпагу, собираясь бежать на помощь сестре, теперь воспользовался ею, чтобы отвести окровавленную шпагу дофина, нацеленную в грудь отца. Герцог все так же холодно и бесстрастно смотрел прямо перед собой. Он едва заметно пожал плечами.

– Что бы вы ни думали, Луи, но в сложившихся обстоятельствах я бессилен. Обстоятельства сильнее меня, горожане вышли из повиновения. Иначе я спас бы слуг своей дочери.

Охваченная бессильным гневом, Катрин увидела, что бунтовщики все же схватили молодого человека, на защиту которого только что встал дофин. Убив обоих его преследователей, дофин освободил ему дорогу, и юноша бросился к окну, собираясь выскочить в сад, но тут на него набросились три живодера, две патлатые мегеры повисли на плечах. Упав на кровать, маленькая герцогиня безудержно рыдала.

– Спасите его, умоляю вас, отец, спасите его… Только не его, только не Мишеля, он – наш друг…

Герцог бессильно развел руками, и Катрин задохнулась от негодования. Мадам дофина ей очень нравилась, и она с удовольствием помогла бы ей. Этот герцог Бургундский, видно, и впрямь плохой человек, раз не жалеет своей дочери… У графа Шароле даже губы побелели.

Он был женат на сестре дофина, принцессе Мишель, и горе его сестры, жены дофина Маргариты, было ему небезразлично. Но что он мог поделать? За юного пленника взялся сам Кабош со своим приспешником Денизо де Шомоном. Они отогнали от него всех других, связали ему руки за спиной и поставили между собой. Резким движением локтей юноша оттолкнул обоих. Юный Мишель де Монсальви не мог пожаловаться на отсутствие сил и мужества. Мясники отшатнулись на одну короткую секунду, а Монсальви уже успел добежать до герцога Бургундского и стоял перед ним. Его гневный голос перекрывал шум сражения.