Любовь, только любовь - Страница 42

Но вот осенью 1414 года к ним во двор зашел разносчик, и, после того как женщины накупили у него всяких мелочей, иголок, булавок, он присел немножко отдохнуть перед дальней дорогой. Разговорились. Оказалось, что он идет с севера. Слово за слово, и рассказал разносчик, что Кабош с его ребятами укрылся было в Бапоме, но туда, к несчастью, вскоре нагрянули арманьяки, окружили город, ворвались в него, переловили кабошаров всех до единого, вздернули Симона-живодера повыше да на короткой веревке, а с ним и многочисленных его сподвижников.

У торговца мурашки пробежали по спине, когда в ответ на его речи раздался жуткий, нечеловеческий смех – смеялась высокая светловолосая девушка, до этого жадно слушавшая каждое его слово.

С этого дня Лоиза изменилась. Она дала себя одеть, правда во все черное, и если не сняла власяницу, то по крайней мере уже не заговаривала о стене. Всю следующую пятницу она постилась и наконец отправилась в церковь, где долго, истово молилась Божьей Матери. Потом исповедалась и причастилась. Жизнь ее проходила теперь в непрестанном умерщвлении плоти и покаянии, но все-таки теперь она жила.

– Скоро она вернется к прежним мыслям и уйдет в монастырь, – качала головой Сара.

В монастырь, однако, Лоиза уходить не собиралась. Она потеряла свою девственность. Что же теперь посвятить Богу? Хоть она и вернулась в лоно церкви, но находиться среди истинных христовых невест достойной себя не считала.

Отвращение к себе Лоиза перенесла и на весь род человеческий. Соседи удивлялись как ее строгой набожности, высокой добродетели, так и сквалыжности характера…

…Между тем рассеянный взгляд Катрин привлек высокий худощавый человек, опустившийся на скамейку рядом с ними и замерший со скрещенными на груди руками в возвышенной молитве. Высоко поднятая голова и открытый взгляд говорили, что он беседует с Господом на равных, безо всякого смирения и даже дерзко. Девушка удивилась, увидев его здесь в столь ранний час.

«Подумать только, – рассуждала она, – и день-то сегодня будничный, а мессир Гарен де Бразен, хранитель всех сокровищ бургундского двора, и среди прочего герцогской короны, Гарен де Бразен – почетный оруженосец его светлости, разумеется, не носящий за герцогом никакого оружия, но почитаемый всеми за высокий титул, самый богатый человек во всем Дижоне, что посещает церковь разве что по воскресеньям и большим праздникам, молится с утра пораньше!»

Девушка знала его в лицо, поскольку не раз видела на улице и в лавке дяди. Мужчина лет сорока, высокий, худой, но широкий в кости, с резковатыми чертами лица и профилем античного императора, он казался бы красивым, не будь его губы столь тонки, а складки возле них столь жестоки и насмешливы. Узкий рот его на гладком, чисто выбритом лице казался шрамом от сабельного удара. Черный бархат с приколотым сверху золотым образком святого Георгия окутывал его голову и шею темной тенью, подчеркивая белизну кожи. Левый глаз закрывала повязка. Мессир Гарен потерял его в шестнадцать лет в битве при Николапе. Он сопровождал Иоанна Бесстрашного, бывшего тогда еще графом Неверским, в безумном крестовом походе против турок. Граф заметил юношу и приблизил к своей особе. С тех пор благосостояние Гарена росло с каждым днем.

Жительницы Дижона никак не могли взять в толк, почему он упорно остается холостяком и так холоден и равнодушен к их призывным взглядам. Богатый, недурной наружности, пользующийся расположением августейших особ, наконец, не глупый, он с радостью был бы принят любой семьей, будь то простые горожане или знать. Но господин де Бразен предпочитал жить в одиночестве в своем роскошном особняке среди бесчисленных коллекций, за которыми следила многочисленная прислуга, и вовсе не замечал улыбок дижонских девиц.

В конце концов все молитвы были прочитаны, и Лоиза поднялась с колен. Катрин последовала за ней и, проходя мимо казначея, заметила, что тот пристально на нее смотрит. Девушки вышли из светового круга, что мерцал вокруг Черной Божьей Матери Утешительницы, и оказались в густых потемках собора. Ощупью пробираясь к выходу, они старались ступать как можно осторожнее, поскольку в те времена в церкви частенько хоронили и вывороченные плиты и глубокие ямы между ними были не редкость, так что всякий мог на каждом шагу оступиться.

Катрин и оступилась. Около огромной черной купели она споткнулась, подвернула ногу и, вскрикнув от боли, растянулась на полу.

– Растяпа! – проворчала Лоиза. – Смотрела бы получше под ноги, бестолковщина!

– Но здесь же ничего не видно! – жалобно оправдывалась Катрин.

Она попыталась встать и вновь упала, застонав.

– Я не могу идти, мне очень больно. Наверное, я что-то сломала. Хоть бы руку мне подала, Лоиза.

– Позвольте мне помочь вам, мадемуазель, – донесся откуда-то сверху глухой низкий голос. Большая тень склонилась над Катрин. Сухие горячие руки в мгновение ока подхватили ее, аккуратно поставили на землю и тихонько повели, придерживая за талию.

– Не бойтесь, обопритесь на меня. На паперти я созову моих людей, они отнесут вас домой.

Лоиза уже вышла на паперть, распахнув дверь, и ворвавшиеся в церковь лучи солнца осветили господина Гарена собственной персоной. Катрин смущенно покраснела.

– Право, мессир, вы слишком добры ко мне. Мне уже лучше. Мы живем в двух шагах отсюда, я дойду сама.

– Но вы говорили, что сломали ногу…

– Надеюсь, не сломала. Мне показалось… Просто боль была очень сильна. Теперь она почти прошла. Не знаю, как и благодарить вас, мессир.

Осторожно высвободившись, она присела в почтительном, несколько неуклюжем реверансе. Он не пытался ее удержать.