Любовь, только любовь - Страница 62

Войдя, Катрин сразу протянула к огню озябшие руки. Сара, которой было обещано место главной камеристки, сняла с нее плащ. Катрин с удовольствием отдала бы своей верной служанке и свой высокий головной убор, украшенный серебряным полумесяцем, осыпанным сапфирами, с которого спускались волны кружев. Виски сдавила мигрень, она насквозь промерзла и боялась взглянуть на мужа.

Интерес, который Гарен проявил к ней в день покушения Барнабе, пропал у него на следующий же день. С тех пор они редко встречались, потому что Гарен сопровождал герцога в многочисленных поездках. В том числе в Париж, где Филипп находился в момент внезапной смерти английского короля Генриха V, в конце августа. Победитель битвы при Азенкуре умер в Венсенском замке, оставив ребенка нескольких месяцев от роду – сына, которого родила ему Екатерина Французская. Но осторожный Филипп Бургундский, отказавшись от регентства и даже не дождавшись похорон завоевателя, вернулся во Фландрию и не сдвинулся с места при вести о смерти короля Карла VI, чтобы ему, французскому принцу, не пришлось унизить своего достоинства перед герцогом де Бэдфордом, ставшим регентом королевства. Гарен де Бразен оставался с Филиппом, но каждую неделю от него приезжал гонец, привозивший невесте какой-нибудь подарок: украшение, статуэтку, молитвенник, роскошно иллюстрированный Жакмаром де Гесдином, и даже пару борзых. Ни разу эти подарки не сопровождала записка, даже самая короткая. Зато Мария де Шандивер регулярно получала инструкции, касающиеся приготовлений к свадьбе и светских обычаев, в которые следовало посвятить его будущую жену. Гарен вернулся только за неделю до свадьбы, как раз вовремя для того, чтобы успеть запретить Катрин пригласить ее семью.

Свадебный обед был грустным, несмотря на то что Гуго де Ланнуа изо всех сил старался оживить его. Катрин, сидевшая во главе стола рядом с Гареном, едва притронулась к поданным блюдам, ограничившись несколькими крошками великолепной щуки из Соны и маринованными сливами. Еда не шла в горло, и говорила она тоже с трудом. Гарен не обращал на нее никакого внимания. Другими дамами, болтавшими друг с другом, он тоже не занимался. Он говорил о политике с Николя Роленом, увлеченным будущей поездкой в Бурган-Бресс, где, чтобы доставить удовольствие миролюбивому герцогу Савойскому, подданные Карла VII и бургундцы попытаются договориться.

Время шло, и Катрин чувствовала себя все неуютнее. Когда слуги в лиловом и серебряном внесли десерт – варенья, нугу и засахаренные фрукты, она почувствовала, что сейчас сорвется, и спрятала под скатерть дрожащие руки. Через несколько минут, встав из-за стола, дамы отведут ее в спальню и оставят одну с этим человеком, который приобрел на нее все права. При одной мысли о его прикосновении у нее мурашки бежали по коже под шелковым платьем. Изо всех сил она отчаянно старалась прогнать от себя воспоминание о фламандском трактире, об одном лице, о звуке одного голоса, о горячих настойчивых губах. Сердце у нее замирало, стоило ей только подумать об Арно и об их слишком коротком свидании. То, что может произойти этой ночью, все, что сделает Гарен, слова, которые он произнесет, будут лишь жалкой пародией на самые драгоценные минуты. Катрин слишком хорошо знала, насколько близка она была к своей настоящей любви, к той, для которой ее создал Бог, чтобы не отдавать себе в этом отчета. Стоявший перед ней менестрель, аккомпанировавший на арфе десяти грациозно двигавшимся танцовщицам, пел:

Но я судьбой еще наказан строже,
С той разлучен, что мне всего дороже.
Ах, и в тоске мне стало бы светло,
Лишь бы взглянуть на светлое чело!

От этих печальных слов у Катрин слезы выступили на глазах. Как будто жаловалось ее собственное сердце, и менестрель подслушал ее слова… Она сквозь туман взглянула на юношу и увидела, что это совсем еще мальчик, худенький и белокурый, с острыми коленками, с детским лицом… Но насмешливый голос Гуго де Ланнуа разрушил очарование, и Катрин возненавидела его за это.

– Слишком унылая песня для свадьбы! – воскликнул Гуго. – У тебя нет чего-нибудь поживее, приятель, чтобы развлечь новобрачных?

– Это красивая песня, – вмешался Гарен. – Я прежде не слышал ее. Шут, где ты ее услышал?

Певец покраснел, словно девушка, и, сняв свой зеленый колпак с дрожащим журавлиным пером, униженно опустился на колени.

– Ее пел мой друг, мессир, а он привез ее из-за моря.

– Английская песня? Не верю, – презрительно бросил Гарен. – Эти люди знают только пиво и тумаки.

– Если угодно мессиру, песня пришла из Лондона. Но она вполне французская. Монсеньор Шарль Орлеанский в своей английской тюрьме сочиняет баллады, оды и песни, чтобы поскорее проходило время. Эта проникла сквозь тюремные стены, и мне выпала удача услышать ее…

Он хотел продолжать, но Гуго де Ланнуа, выхватив свой кинжал, перепрыгнул через стол и бросился на несчастного певца.

– Кто осмелился в Бургундии произнести имя герцога Орлеанского? Негодяй, ты за это заплатишь!

Обезумев от ярости, пылкий друг Филиппа Доброго собирался нанести удар, когда Катрин встала, повинуясь непреодолимому побуждению:

– Довольно, шевалье! Вы в моем доме, и сегодня моя свадьба. Я запрещаю вам проливать в моем присутствии невинную кровь! О песне судят по ее красоте, не спрашивая о ее происхождении.

Ее голос, дрожащий от гнева, звенел. Последовало молчание. Изумленный, Гуго де Ланнуа опустил руку. Все смотрели на Катрин. Она стояла очень прямо, кончиками пальцев опираясь на стол, гордо подняв голову, пылая неистовством, но держалась при этом настолько уверенно, что никто не удивился. Никогда Катрин не была так ослепительно хороша, как в эту минуту. Она казалась величественной. Несомненно, что эта девушка родилась в доме бедного ювелира, но столь же несомненно и то, что великолепие ее тела и прелесть лица были достойны королевы.