Любовь, только любовь - Страница 79

К тому моменту, когда после малоинтересного путешествия через разоренную Шампань кортеж наконец-то достиг Соммы, от графини уже нельзя было услышать ничего, кроме коротких восклицаний, становившихся все более надменными по мере продвижения вперед. Неудивительно: на всем пути следования роскошной кавалькады попадались лишь истощенные, в лохмотьях мужчины, женщины и дети с волчьими взглядами и впалыми щеками.

Везде англичане и бродяги, везде нищета, страх, ненависть. Заканчивающаяся зима была ужасной. Голод, вызванный тем, что урожай был разграблен или сожжен на корню, опустошал мили и мили территории, уничтожал целые народы. Если даже от деревень оставалось что-то, кроме обугленных бревен, то они были пусты. Это путешествие, такое радостное для Катрин во время продвижения по Бургундии, стало постепенно настоящим кошмаром. Сердце ее сжималось, и она закрывала глаза, чтобы не видеть, как вооруженные люди из эскорта грубо отталкивают копьями группы несчастных, просящих милостыни. Однако всякий раз, как это происходило, принцесса Анна с негодованием вмешивалась и сурово выговаривала солдатам за их жестокость. Ее благородное сердце при виде такой страшной нищеты переполняла жалость, и она неустанно подавала, подавала снова и снова, отдавала все, что могла, оставляя за собой светящийся след нежности и сочувствия. Если бы Гарен почтительно, но твердо не противостоял этому, она раздала бы по дороге тридцать тысяч золотых экю, которые везли мулы, – часть своего приданого, составлявшего сто тысяч золотых экю, которое должен был после свадьбы получить английский герцог. Это приданое вызывало у мадам Эрменгарды гнев, который она вынуждена была скрывать.

– Что ему еще нужно, этому хапуге? – начала она поверять свои тайные мысли Катрин, едва завидев вдали стены Амьена. – Он получает удовольствие от того, что душит Францию, которую он занял совершенно незаконно. Он берет в жены самую нежную, самую красивую, лучшую из наших девушек, и он еще требует золота! Он, который должен всю жизнь стоять на коленях, целовать пыль у ее ног и благодарить небо за милость, которую оно ему послало! Я, честно говоря, лопаюсь от бешенства – от бешенства, слышите, – когда я вижу, как наш герцог протягивает руку вечному врагу королевства и отдает ему собственную сестру…

– Я думаю, ему очень хочется отомстить королю Карлу. Он его так ненавидит.

– Он хочет отомстить, но еще больше он хочет занять его место, – проворчала графиня. – Это вероломство со стороны подданного, пусть даже он и принц и не хочет думать о том, что он подданный. Законы чести едины для всех!

Улыбка мелькнула на губах Катрин, высушенных поднявшимся ледяным ветром, который гнал облака к башням Амьена.

– Такие слова опасно говорить, графиня, и, может быть, опасно слушать, ведь если герцог узнает… – сказала она лукаво, но толстая дама вдруг бросила на нее такой гордый и прямодушный взгляд, что девушка почувствовала, что краснеет.

– Ему известен мой образ мыслей, мадам Катрин. Женщина моего ранга не опускается до того, чтобы скрывать их, даже перед лицом герцога Бургундского. То, что я сказала вам, я так же спокойно скажу и ему!

Катрин не могла не прийти в восхищение. Громогласная, тучная, даже несколько комичная, Эрменгарда принадлежала тем не менее к великому и прекрасному роду, и это всегда было заметно, несмотря на жир, несмотря на любые эксцентричные выходки. Ее величие, ее благородство были инстинктивными и перевешивали маленькие человеческие странности. Она могла быть и верным другом, и опасным врагом. Лучше быть на ее стороне.

В Амьене принцессы отправились к брату. Он ждал их во дворце епископа. Свита разместилась в предназначенных для нее домах. Эрменгарда, естественно, сопровождала тех, кому заменяла в поездке мать, а Катрин с мужем расположились в ближайшем к большому белому кафедральному собору доме, задние окна которого выходили на тихий голубой канал. Этот маленький, но удобный дом принадлежал одному из самых крупных городских суконщиков, с которым у Гарена были давние тесные деловые связи. Сначала Гарен послал туда своего мажордома Тьерселена с лакеем, секретарем и служанками Катрин, которых возглавляла Сара. Под надежной охраной они доставили большую часть вещей, и, войдя в дом суконщика, Катрин не могла не признать, что все устроено как нельзя лучше. В каминах горел огонь, спальня была прелестна – вышитые драпировки, приготовленная постель, а на столе в расписном фаянсовом горшке – фиалки… Ужин был накрыт в главной комнате.

То, что их поселили в этом, пусть даже относительно скромном домике, было редкой привилегией в перенаселенном городе, где любую постель оплачивали золотом. Многочисленные свиты герцогов Бретонского и Бэдфордского, графов де Ришмона, Солсбери и Суффолка наводнили Амьен. Многие горожане были вынуждены ютиться в одной комнате с семьей и слугами, чтобы предоставить место этим, в основном грубым и надменным людям, всем этим сеньорам, прибывшим сюда, чтобы встретиться с герцогом Филиппом. Дома были украшены гербами, развевались флаги. Бретонские хвосты черных горностаев на серебряном поле были вывешены на всех домах к востоку от дворца епископа, а окровавленные колья графа де Фуа – в западном квартале. Юг принадлежал алым розам Ланкастера, герцога Бэдфордского. Английский регент с подкреплением из графов Солсбери и Суффолка занимал полгорода. Бургундцы скопились на севере, а слуги епископа Амьенского разместились там, где смогли устроиться.

Несмотря на усталость, Катрин долго не могла уснуть. Всю ночь в городе пели, кричали, трубы звучали так громко, что дрожали дома. Шла подготовка к великолепному празднеству, обещанному герцогом Филиппом. А кроме того, к этому оглушительному шуму за окном добавлялась и нервозность. Вечером Гарен побывал в епископском дворце по приглашению своего хозяина. Вернувшись, он вошел к жене, которая только что легла и болтала с Сарой, пока та чистила ее пропыленную за день одежду.