– В соседнем маленьком кабинете ты найдешь все, что нужно. Иди переоденься и возвращайся… Я не хочу больше ждать.
Ее охватило смятение. Она была не готова к таким ничем не прикрашенным требованиям. Но ведь сейчас уже поздно, во дворце праздник… Да и Гарен ее уже ищет… Филипп не может ее задерживать… Не сегодня…
– Монсеньор, – начала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, – подумайте, уже так поздно… Мой муж ждет меня…
– Гарен будет всю ночь работать с Николя Роленом. Он не станет беспокоиться о тебе. Но ты пришла, и я тебя оставлю здесь.
Он отпустил ее, проводил к дверце рядом с камином. Полумертвая от ужаса, Катрин отчаянно искала возможность сбежать.
– Мне сказали, что у вас сегодня нет времени…
– Для тебя у меня всегда есть время. Иди быстрее! Или я подумаю, что, направляясь сюда, ты думала вовсе не о моей чести… и что рыцарь дороже тебе, чем ты говоришь.
Катрин почувствовала, что дрожит. Она попала в ловушку. Момент, которого она так страшилась со времени своего замужества, настал, и при каких обстоятельствах! Ей, которой так хочется остаться одной, запершись у себя, чтобы немного успокоиться и поплакать вволю, вспоминая ужасную сцену в голубой палатке, – ей надо отдаться этому человеку, которого она не любит, которого она ненавидит! Это ее долг перед Арно. Надо оплатить его свободу самой высокой ценой. Теперь она понимала, почему Филипп решил освободить пленников утром: он хотел в оплату эту ночь.
Герцог закрыл за ней дверцу, и она оказалась в комнатке без окон, освещенной свечами в золотых канделябрах. На низком поставце были расставлены флаконы духов и коробочки с притираниями, украшенные золотом и разноцветными эмалями. В центре было квадратное зеркало, отражавшее нежный свет свечей, и маленькая, обитая пурпурным бархатом комната благодаря этому становилась похожей на драгоценный ларец. На табурете, обтянутом той же тканью, Катрин ожидало платье из лазурной кисеи, перед ним стояли маленькие голубые шелковые башмачки.
Катрин угрюмо осмотрела все это и вздохнула. Из комнаты не было другого выхода, кроме двери, через которую она вошла, но, если бы и был, это ничего не изменило бы. Зачем? Раз это ее судьба, зачем стараться избежать ее? Рано или поздно Филипп добьется своего. Усталым жестом она сняла с головы бархатную шапочку, бросила ее в угол. За ней последовала золотая сетка. Когда волосы упали ей на спину, она прикусила губу, чтобы не заплакать. Ведь так еще недавно Арно сделал то же самое – и с каким нежным нетерпением! Катрин изо всех сил постаралась изгнать из памяти такие свежие и такие драгоценные воспоминания и стала лихорадочно раздеваться. Платье упало к ее ногам, за ним – тонкая нижняя сорочка. Она нервно натянула на себя кисейное платье, сняла чулки и бархатные башмаки, обулась в голубые башмачки. Беглый взгляд в зеркало открыл ей, что ночной наряд окутывает ее густым туманом, который позволяет видеть контуры тела, но скрывает подробности. Потом, вызывающе откинув назад волосы, она проглотила слюну и решительно направилась к двери. Открыла.
Но когда она вошла в комнату Филиппа, та была пуста.
Первым побуждением Катрин, когда она увидела, что никого нет, было подбежать к входной двери. Но, попытавшись открыть эту дверь, она обнаружила, что дверь не поддается. Ее заперли на ключ. Покорившись судьбе, Катрин со вздохом вернулась обратно. Несмотря на жаркий огонь в камине, она дрожала в слишком легкой одежде. Но вскоре опять согрелась – тепло обволакивало ее, как бы поддерживая. Через пять минут ей стало настолько лучше, что она почувствовала в себе силы принять то, что ее ожидает. Филиппа сейчас нет, но он, безусловно, скоро явится.
Как будто подтверждая ее мысль, ключ повернулся в замке. Открываясь, дверь слегка скрипнула. Катрин сжала зубы, повернулась к ней и… очутилась лицом к лицу со служанкой в белом льняном переднике и чепчике, которая сделала ей реверанс.
– Я пришла постелить, – сказала служанка, указывая на кровать.
Катрин не проявила никакого интереса к ее словам, и девушка продолжила:
– Монсеньор просит мадам оказать ему любезность поужинать и ложиться, не дожидаясь его. Монсеньор, может быть, задержится и умоляет мадам простить его. Сейчас я принесу ужин.
Стоя на верхней ступеньке кровати, служанка приподняла уголок простыни, словно приглашая Катрин проскользнуть под нее. Катрин приняла безмолвное приглашение, сбросила башмачки и улеглась. Этот день наконец истощил ее силы, и, поскольку прием для городских старшин предоставлял ей отсрочку, можно воспользоваться ею, чтобы отдохнуть… На улице стало темно, поднялся ветер. Было слышно, как он гудит в камине, где огонь временами стал угасать.
Удобно расположившись на многочисленных шелковых подушках, Катрин почувствовала себя совсем хорошо. В самом деле, комната Филиппа дала ей возможность побыть одной – возможность такую желанную особенно потому, что это было абсолютно невозможно в тех двух комнатах, которые она делила с Эрменгардой и тремя другими дамами. Вспомнив свою подругу, Катрин улыбнулась. Бог знает что сейчас думает толстая графиня… Может быть, что Арно похитил Катрин и она сейчас мчится вместе с ним по дороге в Гиз… Этот образ, возникший в ее сознании, сразу же лишил ее мужества, которое она так старательно, по крупицам собирала в течение нескольких часов. Нет, нельзя думать об Арно, нужно сохранять хладнокровие. Потом – да, когда испытание, которое ее ждет, останется в прошлом. Тогда у нее будет время подумать, что делать.
Когда юная камеристка принесла поднос с ужином, Катрин отведала всего, что было на подносе, – ведь она ничего не ела со вчерашнего дня. Уезжая на поединок, она не могла заставить себя проглотить хоть крошку, несмотря на уговоры Эрменгарды: еда не шла в горло. Теперь ее молодое и здоровое тело требовало своего. Она проглотила чашку бульона с яйцом, съела половину жареного цыпленка, кусочек заячьего паштета и несколько засахаренных слив, запивая все это сансеррским вином. Потом, отдав поднос вновь появившейся служанке, она опять откинулась на подушки. Когда девушка почтительно спросила, не надо ли чего еще, она поинтересовалась, где герцог. И получила ответ: он только что вошел в банкетный зал, пир начинается…