Наконец он вошел, медленно приблизился к жене и положил руки на плечи молодой женщины.
– Что-то подсказывало мне, что я должен возместить вам ущерб. Это дань моей жертве, дань почтения от угрызений моей совести… Кроме того, это доказывает, что я думал о вас…
Спокойно, без видимого волнения он приблизил ее к себе, поцеловал в лоб и отвернулся.
– Угрызения совести? – спросила Катрин. – Странные слова из ваших уст…
– Почему же? Это точное выражение. Я обвинил вас напрасно и сожалею об этом. Мне стало известно, что вы и вправду провели ночь у монсеньора… и, кстати, в полном одиночестве…
Безразличный тон мужа возмутил молодую женщину.
– Можно мне спросить, кто же вас так хорошо информировал?
– Кто же это мог быть, как не сам герцог? Он сказал мне, что оказал вам гостеприимство… с полным к вам почтением. Таким образом, мой гнев был несправедлив. Я думал, что вы были у другого, и потому еще раз прошу прощения.
– Однако кто-то видел, как я вошла к этому другому? Не так ли? Кто же сказал вам, что вы были настолько не правы? – нервно возразила Катрин. Гнев ее нарастал с каждой секундой. Она чувствовала себя как никогда униженной, низведенной до уровня предмета роскоши, особенно тем безразличием, с которым Филипп и его казначей заключили между собой сделку.
Гарен рассмеялся и пожал плечами:
– Никто, разве что здравый смысл… и свежие новости. Я сомневаюсь, что пленник ваших чар, сеньор де Монсальви, поступил бы так, как он делает сейчас.
– Что вы хотите сказать? Мне сказали, что он попал в плен во время битвы при Краване. Герцогиня Маргарита зачитала нам список пленников.
– Он действительно попал в плен, но король Карл выкупил его и еще одного сеньора… этого рыжего овернца, который говорит с таким ужасным акцентом. Нет, я говорю о его скорой свадьбе…
– Что?..
Гарен сделал вид, будто не заметил волнения, с которым Катрин выкрикнула это слово. Он взял в руки кусок полосатого атласа светло-оливкового и нежно-лилового цветов, любуясь его оттенками при солнечном освещении. Не глядя на жену, он добавил:
– …с Изабеллой де Северак, дочерью маршала. Говорят, что этот союз был задуман некоторое время тому назад. Похоже, что будущие супруги очень влюблены друг в друга…
Катрин вонзила свои ногти в ладони, чтобы не завыть. Жесточайшая боль пронзила все ее тело. Она сделала отчаянное усилие, чтобы не показать Гарену, какое ужасное страдание причинил он ей всего несколькими словами. Она спросила безучастным голосом:
– От кого вы узнали это? Я не знала, что в Бургундии и в Париже так сильно интересуются событиями при дворе короля Карла.
– Бог мой, конечно! Когда союз имеет такое значение, когда соединяются такие древние и знаменитые семьи, то он интересует всю знать. Впрочем, я узнал эту новость от Луи де Скорая, нашего бальи из Амьена, он ближайший родственник Монсальви. Свадьба была назначена на Рождество… как было у нас. Но нетерпение жениха и невесты так велико, что не позволяет столько ждать. Свадьба состоится через месяц в Бурже… Вот я и думал, что хорошие новости одинаково приятны мне и вам. Когда испытываешь к кому-либо дружеские чувства… как вы к молодому Монсальви, то бываешь рад разделить его счастье. Мне эта новость тоже приятна… она меня успокаивает… и вместе с тем дает мне почувствовать, насколько я был к вам несправедлив. Вы меня простили?
Он подошел к жене, взял ее за руку и, наклонившись, внимательно посмотрел ей в лицо. Катрин с трудом выдавила улыбку:
– Конечно… я вас простила. Не думайте больше об этом. И я благодарю вас за эти чудесные вещи.
– Я подумал, что к этой свадьбе вам будут нужны новые туалеты, – сказал Гарен, целуя ее руку. – Постарайтесь быть красивой… очень красивой! Я очень горжусь, когда вами все любуются…
Гарен был скуп на комплименты. Катрин опять пришлось улыбнуться. В душе ее была смертельная тоска, но гордость придавала ей силы. Ни за что на свете она не хотела, чтобы муж разглядел ее отчаяние. Возможно, она почувствовала в его взгляде надежду увидеть это отчаяние. Она принялась рассматривать кружева, чтобы дать себе время успокоиться. Это позволило ей отвести глаза, в которых могли появиться слезы.
Катрин услышала, как Гарен вздыхает. Он отошел к двери, но, не переступая порога, обернулся и мягко добавил:
– Я совсем забыл, его светлость почтил вас добрым воспоминанием. Он просил передать вам, что был бы счастлив увидеться с вами в ближайшее время…
Последние слова Гарена и то, что за ними крылось, доконали Катрин. Яснее невозможно было дать ей почувствовать ее жалкое положение, то, что она представляла собой всего лишь товар. Она, дочь простолюдина, никто по сравнению с какой-нибудь Изабеллой де Северак. Ее жизнью, телом, целомудрием можно торговать… Какой стыд, какая мерзость! Как двое мужчин могли так поступать по отношению к невинной женщине!
Она повернула к Гарену пылающее гневом лицо с горящими глазами.
– Я не встречусь с герцогом, – проговорила она глухим голосом. – Вы и ваш хозяин можете с этой минуты надеть траур по красивым планам, которые вы построили. Вольно вам быть моим фиктивным мужем, можете бесчестить себя, стать посмешищем, но я не знатна, я, всего лишь маленькая, ничего не стоящая дочь буржуа, запрещаю торговать мною как товаром!..
Внезапно слезы брызнули у нее из глаз и потекли по побледневшему лицу, но ярость ее не унималась. Схватив в охапку разбросанные вокруг нее ткани, она швырнула их на пол и стала топтать.
– Вот что я делаю с вашими подарками! Мне не нужны эти тряпки, платья, которые я больше не буду носить. Больше вы меня не увидите при дворе… Никогда!