– Вы, конечно, знали, зачем он звал меня? Вы знали и ничего не сказали. Вы недостойно обманули меня…
– Нет, я вас не обманул! Я лишь сказал вам, что он зовет вас, а вы ни о чем не спросили меня. Надо, чтобы вы поняли, Катрин, что для всех нас, товарищей по оружию, Жанна значит больше, чем все остальное, как вам сказал Арно. Она – спасение страны, и ее пленение бургундцами – это страшная катастрофа, последствия которой трудно предвидеть. Надо, слышите, надо, чтобы кто-то пошел и напомнил Филиппу Бургундскому, что он прежде всего – француз. Вы поняли меня: ФРАНЦУЗ! Пришло время напомнить ему об этом! Говорят, что англичане уже потребовали выдачи им Жанны. И этого ни за что нельзя допустить.
– А вы мне когда-то говорили, что он любит меня… – горько простонала Катрин. Ее занимало только это, даже судьба Жанны не трогала ее сейчас.
– Я и сейчас это говорю! Но для Арно дороже его долг и его страна! Чтобы спасти Жанну, он продал бы свою собственную сестру! Я понимаю, поверьте, как велика та жертва, о которой мы просим вас… но, Катрин, если вы любите Арно, как вы говорите, вам надо попытаться спасти Жанну.
– Кто вам сказал, что мне это удастся? Что Филипп послушает меня?
– Если он не послушает вас, он не послушает никого! Но мы не должны упустить этот шанс!
Катрин тяжело вздохнула. Она понимала их точку зрения и понимала также, что они правы. На их месте она поступила бы точно так же. Но она попыталась еще бороться.
– Герцог – рыцарь. Он не отдаст Жанну…
– Я хотел бы верить этому. И если он рыцарь, то вы – само воплощение этого рыцарства. Вы – золотое руно.
Эти слова поразили Катрин, заставили ее вздрогнуть. Ей показалось, что она снова услышала слова Филиппа, сказанные им, когда они были близки. Он и правда называл ее «мое золотое руно». Правда также, что он сильно любил ее… Как же тогда помешать этим людям возложить на нее последнюю надежду? Кто еще может спасти Жанну? Побежденная, она склонила голову.
– Я сделаю то, что вы хотите! – прошептала она. – Где находится герцог?
– Я покажу вам. Пойдемте, если вы не очень устали.
Устала? Да она была почти при смерти. Ей хотелось лечь прямо на землю, уже пахнущую летом, в ограде этого монастыря и ждать, когда перестанет биться ее сердце и она уснет вечным сном. Но она пошла за Сентрайлем до колокольни монастырской церкви. Через узкое окно капитан протянул руку в сторону блестящей ленты реки за стенами города, порозовевшей в лучах восходящего солнца. Дальше шли деревянные укрепления, какие Катрин видела в Орлеане, и ряды палаток. По линии моста, переброшенного через реку, возвышалась мачта, как одинокий дуб в лесу, наверху которой пурпуром и золотом горел в лучах восходящего солнца знакомый символ: флаг Филиппа Доброго…
– Лагерь Марньи, – просто сказал Сентрайль. – Вы должны отправиться туда. Но перед этим вам надо немного поесть и отдохнуть. Вам потребуются все ваши силы.
Солнце уже садилось, когда Катрин отправилась в лагерь бургундцев. Проникнуть в стан врага можно было лишь ночью, когда бой стихал. И вот она села вечером на коня и, оставив позади городские ворота, проследовала по мосту через Уазу. Впереди нее с белым флагом ехал один из оруженосцев Сентрайля…
Конь цокал копытами по толстым бревнам моста, а всадница отпустила поводья, доверившись умному животному. На сердце у нее было тяжело, ни о чем не хотелось думать; она испытывала почти то же чувство, что и тогда в Орлеане, в тот страшный день, когда она взошла на повозку, которая должна была увезти ее на виселицу. Она поняла ничтожность всего сущего! Катрин даже не пыталась думать о том, как встретит ее Филипп и что он ей скажет. Ради спасения Жанны она решилась пойти на все, даже на невозможное, в крайнем случае на выкуп Девы из плена. Дальше этого ее мысли о будущем не шли.
Спиной она ощущала тяжелые взгляды тех, кто с высоты башен наблюдал за ее отъездом: Сентрайля, грубого и жестокого Флави, которого она заметила, уже садясь на коня, солдат, прильнувших к бойницам. Ее стеной окружали люди, не ведающие жалости: воины Филиппа, поддерживающие англичан, и воины Жанны – и самый жестокий из них, Арно, схватившийся со смертью за стенами монастыря. Это была ловушка, выбраться из которой у нее не хватало сил.
Они проехали мост и приблизились к передовым постам бургундцев. Оруженосец поднял белый флаг. Катрин услышала, как он сообщил ее имя первому же стрелку, добавив, что «бургундская дама желала бы поговорить с герцогом Филиппом». Стрелок позвал офицера, который в свою очередь спешно отрядил сержанта к огромной палатке, пурпурно-алой в лучах заходящего солнца. Безмолвная и смиренная, Катрин ждала. Ей даже не хотелось вспоминать об Арно: эти воспоминания причиняли ей боль, подобно незаживающей ране…
Сержант вскоре примчался назад, вздымая тучи пыли. Он был сильно взволнован.
– Мадам, – крикнул он, подбегая, – мессир Золотое Руно, герольдмейстер Бургундии, сейчас будет здесь. Ради вас он пожелал оставить все дела.
Эти слова вызвали у приехавшей горькую улыбку: неужели это имя будет преследовать ее всю жизнь? Но тут внимание ее привлекло видение воистину сказочное: пустив коня в галоп, к ней мчался всадник. Его перевязь, накинутая поверх доспехов, переливалась шелком и золотом. На ней были изображены гербы всех бургундских владений. На шее висела широкая золотая цепь, украшенная эмалью, в центре ее было подвешено изображение барана. Шляпа с султаном из перьев дополняла этот роскошный наряд. Приблизившись, всадник соскочил с коня и устремился навстречу Катрин, протягивая к ней руки: